спектакль Попрыгунья

Убеждаешься, чужой отзыв - только предлог, чтобы самому посмотреть спектакль. Негативная оценка знакомой -"вычурный, заумный, на любителя" (хотя искусство всегда было на любителя, точнее на ценителя) на просмотре "Небесных странников" оборачивается чувством приятного эстетического удовлетворения, если не восторга. "Заумность" понимаешь, как экспериментирование режиссера с другими, кроме реального, смыслами - мистическим и метафизическим. Получилось талантливо и тонко, если вглядеться поглубже, и собственно в духе времени. Роль "физического" плана в спектакле играет рассказ Чехова "Попрыгунья" , а метафизического - аристофановские "Птицы" и чеховский же "Черный монах". спектакль весь построен на "птичьих" аллегориях из текста классиков, взятых за основу, и собственно режиссерских. Это прежде всего прямые сравнения - люди как птицы, птицы как люди. "Попрыгунья" Ольга Ивановна (А.Захарова) ведет суетный, поверхностный образ жизни, "витая в облаках". Жизнь ее кумира Рябовского (В.Раков), "чуждая всего житейского", тоже кажется ей "похожей на жизнь птицы"(Чехов). А это о Дымове (А.Балуев) в конце спектакля: "Если сравнивать нас с ним, мы как воробьи.., а он мне казался гордой, свободной птицей, небесный человек"( М.Захаров). В этом смысл и сценографии - геометрические конструкции,пересекающие сцену во всех направлениях - это огромные жерди или насесты, только для людей. Персонифицированный образ птиц, перекочевавший из комедии Аристофана в спектакль, играет роль отнюдь не "голубя мира", а воплощает стилистику известного хичкоковского фильма ужасов (птицы против людей, о чем есть упоминание у Аристофана). В качестве реальных персонажей, друзей О.И. во главе с Рябовским,и мистически они овладевают душой героини и влекут ее по пагубному пути. Символическая составляющая - это несчастливая примета ("орис" c греч. и "птица", и "примета"), которая подчеркивает драматический фон повествования, а метафизическая "птичья" ипостась - это материализованные галлюцинации, безумные видения "черного монаха", которым режиссер подверг приемников Коврина - Песоцкого (С.Степанченко) и Дымова, имея в виду, что призраки "посещают только выдающихся людей, посвятивших себя служению идее"(Чехов). В итоге Дымов начинает рефлексировать - рассуждать на тему своего самоубийства (чего у Чехова нет). Экспериментируя с "птичьими" аллюзиями, режиссер присоединяет "черного монаха", блуждающего между планетами и измерениями, к птичьему войску, сделав его адептом аристофановского птичьего государства. Летающий "черный монах" в исполнении Д.Гизбрехта невероятно обаятелен, пластичен, выразителен лицом, этакий лукавый искуситель. Тонкая, местами грубая лесть птичьего хора по одурманиванию О.И.находит апофеоз в речах "черного монаха" - это изощренный обман, ведущий к смертельно-болезненной мании величия героев. Так общими усилиями представителей птичьего войска герои спектакля приходят к разладу с жизнью. О.И. оказывается "у разбитого корыта", утратив иллюзии и поздно начав прозревать. Своей игрой Александра Захарова всегда распахнута навстречу зрителю, подает игру в забавном, юморном ключе, как бы имея в виду "невидимый миру" смех Чехова, являющийся подтекстовым фоном всего спектакля. Погибает Дымов,продемонстрировав профессиональную самоотверженность или разбив душу о каменную стену равнодушия(вечная чеховская загадка)? А.Балуев построил игру на контрасте своей мощной, брутальной внешности, олицетворяющей благородство и героизм Дымова, и скромной интеллигентной манеры существования на сцене, лепя "обезличенное,бесхарактерное, слабое от излишней доброты" "существо" (Чехов). Хотя некоторые видят в этом неуверенность, актерское недотягивание до образа, который все-таки имеет и внутренний стержень, и энергетику. Сходит с ума персонаж Песоцкий, с потрясающим естеством сыгранный Сергеем Степанченко. Его герой отрывается от любимого дела, подвергается видениям и идеям "черного монаха". Отвергнутая Дымовым Татьяна, дочь Песоцкого (мотив, сочиненный режиссером), созданная искусной и искренней игрой Алисы Сапегиной, остается со своей сердечной болью и рухнувшими надеждами на взаимность. Другой герой, только упомянутый Чеховым, Чикильдеев, появившейся в спектакле благодаря внешнему сходству (со слов О.И.)с Дымовым, по-клоуновски балансирует в своем безумии на грани жизни и смерти, потрясая револьвером, который иногда и стреляет, но не по цели, держа зрителей в напряжении. Каждый герой оказался вырванным с корнями, лишенным или надежд, или желаний, или жизни. Когда же утихает птичий гвалт персонифицированного крылатого зла, унесшего с собой все оголтелое и наносное, особенно весомо звучат слова о Дымове как настоящей птице высокого полета, поднимая глаза О.И. от земного и суетного к небу, к высокому в своем близком человеке, а для нас вообще в человеке. И этим высоким оказывается не известность и талант, а душевное и духовное единение, способность к теплой близости. Заключительная сцена становится воплощением в жизнь призыва темного ангела, каковым является в спектакле "черный монах": нужно жить в радости. Встреча О.И. и Дымова за границей смерти - это миг нежной теплоты и радости ни в прошлом или будущем, а в настоящем, которых герои не ощутили, летя через "общее время". Он подан под занавес с особенной проникновенной силой и становится нужным и пронзительным откровением для зрителя. О "вычурности" тоже поспоришь. Спектакль понравился не только понятной подачей вечных истин, но и отсутствием скуки и занудности, а также смешением музыкальных стилей в живом исполнении, очень профессиональной хореографической составляющей, гениально обслуживающей здесь идею воплощения птичих образов.Здесь все на месте для понимающего зрителя, мыслящего не только на уровне "физического тела". Спектакль поглощает, одаривает отровениями, возвращает к вечным ценностям от Аристотеля и Чехова до наших дней. Отличающийся глубоким и нетривиальным творческим подходом он безусловно интересен и способен заслуживать высокие оценки.